Меникуччи знает не только историю мировой авангардной культуры, но прекрасно разбирается в явлениях русской культуры. Его исследования по русскому авангарду обращены не только к художественной проблематике. Эпоху авангарда он рассматривает априори как предмет систематического философского анализа. В этой связи для профессора значимыми работами являются те, в которых исследуется проблема теоретической и культурно-исторической идентификации авангарда в европейской и русской культурах. Обращаясь к периоду появления и расцвета новых течений ХХ века (футуризм, конструктивизм, абстракционизм), он выделяет духовную ценность и значимость общечеловеческих форм культуры.
Предметом исследования для Меникуччи выступает теоретическое наследие русских футуристов, философский и художественный опыт лучших его представителей, художественно-теоретические построения художников, оставивших яркий след в истории мирового искусства: Малевич, Кандинский, Татлин, Филонов, Ларионов, Гончарова, Матюшин, Родченко, Лисицкий, Экстер, Лентулов. Вместе с «художественными» кумирами особое лирическо-экстатическое мироощущение Меникуччи сформировали великие русские писатели. Даниэле знает русскую литературу, преклоняется перед творчеством Ф. М. Достоевского и Л.Н. Толстого, знает поэзию «золотого» и «серебряного» веков. И что примечательно – сам пишет замечательные стихи.
Живописный мир Даниэле представляет собой «портретопись». Его интересует феномен человеческой личности, особенно своего современника. Склад человеческой души, смены ее настроений, судьбы. В некоторых работах можно наблюдать неизбывное чувство юмора. В этом отношении ирония выступает оборотной стороной драматизма и даже трагизма персонажей художника, не исключая натюрморты и живописные аллегории, которые превращаются в небольшие, но запоминающиеся трагикомедии. Важно отметить уникальность его душевной организации, способствующей выработке мудрости в сочетании с детскостью, непосредственностью и чистотой восприятия мира.
Его образам также не чужда «африканская пластика». Собственно, экспрессионизм в творчестве Меникуччи проявляется в выразительной чувственности его картин, в их избыточной эмоциональности. Художник, незримо присутствующий в каждом из портретов, мастерски передает образ модели, соизмеряя их со своей поэтической душой, сочувственным отношением к людям и предощущением чего-то нового. Меникуччи самостоятельно развил свою неподражаемую творческую манеру, индивидуальные живописные ходы, не боясь быть непонятым. Характерным признаком композиционного решения можно считать «отсечение» (упразднение) стоп у своих современниц. Данный прием отчасти объясняет подсознательное опасение автора, дабы созданный им образ не «оставил» его, сойдя с «постамента», уготовленного Мастером.
В серии женских портретов Меникуччи выработал свой живописный канон и наиболее полно развил его в жанре «ню». Обнаженные составляют большую часть его живописной коллекции. В них – и чистота, и грация, и волнующая притягательность. Порой, они преисполнены драматической чувственности. Звонкие, яркие, насыщенные краски – сами по себе уже несут заряд эротичности.
Стоит отметить, что Меникуччи, в отличие от своих предшественников, далёк от «ренуаровского сладострастия». Его привлекает, главным образом, не поверхность телесной конструкции, а ее внутренняя гармония. Обнажённая натура для него – это не абстрактные, рафинированные образы, а реальные портретные изображения. Техника и тёплая световая гамма в картинах «оживляют» его полотна. Такова диалектика работы художника с обнаженной натурой.
Между тем, Меникуччи не считает себя художником, но при этом в его мастерской живут десятки полотен. Даниэле пишет только хорошо знакомых, дорогих или симпатичных ему людей. Исполненные им портреты конкретны, они точно фиксируют черты характера изображаемых персонажей, иногда даже обостряя их. Иной раз, словно подсмеиваясь, подчеркивает портретное сходство, делая крупную надпись с именем модели непосредственно на полотне. Фигуры почти всегда изображаются в вертикальном формате холста или картона. Они как бы устремлены вверх, поскольку их стихия – не эпическое неторопливое действо, точнее сказать, состояние, а, скорее, активное обозначение себя в пространстве и в потоке времени. Своим творчеством Меникуччи подтверждает привязанность к вдохновению сиюминутного момента, что может служить мотивацией работы над тем или иным образом.
Женщины Меникуччи – тема особая, целая область искусствоведения, некая тайна, которую разгадать до конца не дано никому. Сдержанно, но удивительно верно передает художник душевное состояние моделей, как правило, исполненных благородного достоинства и духовной красоты. Исключение составляют женщины-путаны. Смысл истинной эстетики в том и состоит, чтобы найти и прикоснуться к тайне «вечно-женственного», которое Мастер интуитивно вносит в своё произведение. И все они наделены индивидуальностью, причем это достигнуто чрезвычайно скупыми, но точными художественными средствами: легким наклоном головы, изменением положения рук, линии носа, очертания рта, чувственного, ироничного или угрюмого. И миндалевидные глаза. В них – глубинность души, некая мера равнодушия, накал отчаяния, по каплям собранная гордость. В глазах, почти всегда, ожидание любви, тоска и усталость.
Меникуччи не просто хороший портретист, он проницательный психолог и аналитик, можно сказать, провидец – в целой череде написанных им портретов буквально рассказана судьба тех, кого он писал. Что ни образ – портрет-исследование.
«Портрет Фаины Расулёвой» посвящен «загадочной душе» женщины и «готической» трансформации временных рамок истории. Сквозь полотно явственно проникают романтические ощущения. Колорит фона лишь дополняет развитие событий, способствуя погружению в атмосферу таинственной неопределенности и спокойствия. Пространство живописного полотна визуализирует силовое поле, в котором взаимно связаны и подвержены метаморфозам «реальное» и «ирреальное». Иллюзорная трехмерность существует как бы на грани философии и литературы. Образ женщины здесь созвучен медитативной музыке, позволяющей зрителю домысливать и угадывать то, что подразумевал художник. За царственной осанкой, изящно выгнутой шеей скрываются тайные ключи всех начал. Серебристо-лиловая гамма композиции привлекает интерес не столько к природным формам женщины, сколько к формообразующим силам, питающих наше воображение.
Полной противоположностью является женский образ, переданный в портрете «Мантида». Острота обозначенных чувств задевает за живое. Образ наделен одиноким достоинством заброшенности. Негативное очарование по своей силе не уступает позитивному. Обнаженная женщина смотрит на нас внимательно и дерзко. Эффект, вызываемый данной работой, невозможно объяснить только видимой формой. Казалось бы, что в образе ничто не напоминает о нашем собственном мире, ни одного существа в повседневном окружении, которое изображалось бы с таким вызовом. Автор, видимо, так выразил свое видение женщины, размышляя над духовными основами жизни: плоть, с бесноватыми зрачками, восседает на троне, вытесняя чувственный мир необузданной страстью. Готовая на что угодно, отчаявшаяся женщина еще жива. Она живет на грани существования беспокойной и абсурдной жизни. Образ вызывает беспокойство, а это – первый шаг к искусству. В своей таинственной отчужденности душа модели превознесена художником и удостоена значения.
В подобном ключе решен другой женский образ – портрет «Прекрасная путана в Бистро». При всей видимой непринужденности в атмосфере чувствуется психический надлом, нашедший свое символическое выражение в дымящейся сигарете, сквозь дым которой прочитывается отрешенное лицо. Этому ощущению вторят недопитый бокал вина, пепельница с логотипом «CHEZ LA BELLE» и сумочка путаны, лежащая на краю стола. Чуть приоткрытый рот с застывшей в губах сигаретой – признак отрешенности и ухода в воспоминания утрат и потерь. Струйка дыма будто пролегла между сознанием и подсознанием, за которым разверзлась пропасть, определяющая состояние женщины. Сочетание серо-синего фона с терракотово-красным облачением фигуры создает психологическое напряжение. Образ будто освещен безжалостно-холодным светом из невидимого источника прошлого. Здесь через обычные вещи художник раскрывает более высокое и значительное состояние бытия, в котором обитает его современница.
В портрете «Микеле Феди» художнику удалось переместить «страшную пустоту» в «непотревоженную красоту». Если предыдущие картины чрезвычайно тревожны, то в этом произведении образ несет умиротворение и осознание сути экзистенциалистской дилеммы бытия. Во всём облике чувствуется бесконечное одиночество и бессмысленность призрачной стороны вещей, видимых немногими. Об этом говорят пустые глазницы, утратившие мысль возврата туда, где когда-то искрился взгляд. Смысл образа дополняет поэтический ореол в виде полусферы пера, ниспадающего справа со стороны лица. Пикантный аксессуар прически, как «тайная душа вещей», внезапно становится обострившимся ощущением, сходным с ностальгией по XIX веку. Поистине романтический штрих позволил автору наделить образ «тайным кодом» доброжелательности, несмотря на некоторый уход образа от реальности. Можно предположить, что художник, таким образом, раскрывает нам неземную красоту, тайно пребывающую во всём. Он намеренно разрушает «зеркала жизни», чтобы взглянуть в лицо бытию.
Портрет «Нина, свет несущая» выполнен в светлых монохромных тонах. Поток световых лучей решен в тепло-холодной гамме. Вертикально нанесенные мазки можно отнести к музыке Сфер, посещающей художника в минуты просветления. Это связано, скорее, с размышлением автора над символами бытия (Свет и Тьма), которые трактуются как объекты известного мира, намекающие на что-то неизвестное. Чистая абстракция становится изображением конкретного лица. Художник намеренно наделяет образ метафорой Света, напоминая, что именно Свет является убежищем от зла. Так он делает видимым постигнутое тайно: «И тьма – как будто тень от света, и свет – как будто отблеск тьмы». В построении композиции связующим звеном является образ уличного фонаря, подобно маяку, он «живет» своей собственной жизнью. Элементы текста, включенные в композицию, выразительны по своему пластическому рисунку и ритму. Совокупность надписей на холсте придает работе особую декоративность. «Автограф» Меникуччи, вкупе с графическими событиями, логически завершает дробный ритм изображения и становится неотъемлемым признаком определенного стиля.
В галерее портретов сложно уловить присутствие Мастера. Его образы, скорее, не лицо, но голос – голос огня и пламени. Каждый портрет, каждая его книга – произведение поэзии, некое заклинание. Голос Даниэле – самое пленительное и самое неуловимое в художнике. Сказано: «голос – это внутренний слепок души». В самом деле, у каждой души есть свой основной тон, а у голоса – основная интонация. Неуловимость этой интонации, невозможность её описать – составляют обаяние голоса. Смысл Художника – это голос Поэта, а не то, что он описывает и изображает. Живопись Меникуччи – ключ к голосу всего творчества: в нём – цикл стихов и книг, ряд критических статей по искусству, рожденных внутренним звучанием молчаливого сердца, сотни полотен и новых проектов в сфере культурно-образовательных перспектив.
Исследование живописных тональностей, художественных образов и композиционных решений Мастера – тема неисчерпаемая. Однако его подвижничество в сфере гуманитарной культуры, живой отклик на текущие события в художественной жизни города Монтекатини Терме и Италии, научные разработки по эпохе высокого Возрождения, литературная деятельность позволят, со временем, подойти к проблеме дешифровки содержания творчества более объективно, на ином методологическом уровне.
